приморские липы в начале тепла.
Мы только недавно с тобой говорили
про город, откуда Мария ушла.
Мария ушла до начала обстрела,
схватила детей, повязала платок.
Она, получается, чудом успела,
уборку и борщ отложив на потом.
Незримо прошла по предместьям садовым,
едва ощущая сгущение зла,
в то утро, когда обернулся Содомом
тот город, откуда Мария ушла.
Разбитые стены и окна пустые,
обломки бетона, осколки стекла.
Как будто уже не вернётся Мария
в свой ласковый город, сожжённый дотла.
Но разве удержится горе навеки,
когда засинеют сквозь дым небеса
и в море уйдут бородатые греки,
вручая Марии свои паруса?
***
Сегодня убили детей,
убили вчера при обстреле,
и нету других новостей,
а эти давно надоели.
Нам нечем порадовать свет,
всё это неинформативно.
Другой информации нет.
"Убили, убили". Рутина.
и тянутся ленты агентств,
вплетаясь в венок похоронный. </p>
***
На улице прохладно, как в Эстонии,
над рестораном запах Сакартвело,
а я стою на стороне Истории,
особенно опасной при обстреле.
Мимо меня просвистывают скорые,
поют певцы дурными голосами.
Я жду тебя на площади Истории,
у памятника, ровно под часами.
Ползут и часовая, и минутная,
давно прошли назначенные сроки.
Меня жалеет публика беспутная,
за столиками попивая соки.
Но ты придёшь, желанная красавица,
и я на миг застыну безъязыко,
когда ты так застенчиво представишься:
"Победа, или можно просто Вика"</p>
***
Был в Одессе ресторан Сальери,
а напротив Моцарт был отель.
Оба эти здания сгорели.
Всё сгорело. Город весь сгорел.
Как Одесса оперная пела,
как над морем голос тот летел.
Человечки слеплены из пепла.
Ходят в гости, делают детей.
Не пойми с какого интереса
всё хотят поговорить со мной.>
Мне приходят письма из Одессы,
а в конвертах пепел рассыпной.
Там сгорают прежде чем родиться,
не успев построить, сносят дом.
Кормят по новейшей из традиций
щукой, фаршированной огнём.
Пишут мне: здесь нет и тени ада,
круглый год акация цветёт.
Моцарт не страшится больше яда
и в Сальери целит огнемёт.
***
Остаются стекло и щебёнка,
испарившейся крови следы.
Остаётся слезинка ребёнка —
неподъёмная капля воды.
Остаётся зелёная палочка,
муравейного братства секрет.
Остаётся азовского парубка
неопознанный труп на земле.
Позабытое заново пройдено.
Что задумался, рыцарь на час?
Не с того начинается Родина?
Но с чего-то же надо начать.
Наконец, остаются Каштанка
Белый Бим и собака Муму
и сидят у разбитого танка,
вопросительно глядя во тьму.
***
Война не будет длиться вечно,
конечен счёт её скорбей.
Задумчиво и человечно
ползёт по кухне муравей.
Вот он спустился с ножки стула
и на полу продолжил путь.
Он крана глянцевое дуло
обходит, чтоб не утонуть.
Посмотрим, что у них в пенале:
крупа и сахар, соль и мёд.
Что ожидает нас в финале?
Кто проиграет, чья возьмёт?
Война не будет длиться годы –
и он сквозь щёлочку в окне
выходит в вольный мир природы,
стремясь к покинутой родне.
Песчаный холмик не могила,
а дом, в котором все свои.
«Приятель, где тебя носило?»-
воскликнут братья-муравьи.
И он расскажет им про доты,
про долгий штурм пчелиных сот,
про стрекозиные налёты
и не стемнит, и не соврёт.
Про то, как он бродил по кухне,
отбившись ночью от полка,
как он мечтал, что мир не рухнет,
а только сдвинется слегка,
лишь понарошку и в уме лишь.
Но муравейника сыны
ему ответят: что ты мелешь?
Здесь нет и не было войны.
***
Вышли из-за лужи
злые упыри
с дырочкой снаружи,
с дырочкой внутри.
Всем ховаться в погреб
и читать Псалтырь.
Вон идёт их подлый,
главный их упырь.
С дырочкой в макушке,
с дырочкой внизу.
С ним не сладить пушке,
пуле и ножу.
Как глухие стенки,
движутся полки.
Там и упыренки,
и упырюки.
Дух от них мерзотный.
Что же их возьмёт?
Цвет ли папорóтный?
Волчий ли помёт?
Жаркая молитва
образу Христа?
Наша с ними битва
будет непроста.
Девушка заплачет,
зарыдает мать.
Так или иначе,
надо побеждать.
Надо через силу,
через смрад и дым.
Надо сквозь могилу
проскользнуть живым.
А не то и сами
станем упыри
с красными глазами,
с дырочкой внутри</p>
***
На войне убивают.
Раз, и нету бойца.
А в тылу умирают
просто так, без конца.
От какой-то истомы,
от предвестья беды.
От лимфомы, саркомы,
в общем, от ерунды.
Умирают нагими
на соседской жене.
На войне только гибель,
смерти нет на войне.
Смерть заводится в тёмных
и прохладных местах.
Обитателя комнат
соблазняет в мечтах.
Заползает по-змейски
обречённому в рот.
И бывает, от смерти
убегают на фронт.
Где стальные богини,
огневая страда.
Где зерно, что погибнет,
не умрёт никогда.</p>
***
Я умереть боюсь,
Как тоненькая вишня во дворе,
Как списанный на землю аппарат "Союз",
Как травы в ноябре.
И говорю: запомни, затаи,
Люби меня в моем убогом быте.
И мертвые солдатики мои -
И вы живите.
Я режу хлеб - и смерти не хочу,
Салат крошу - и смерти не хочу.
Черешню ем - и смерти не хочу,
Несу цветы - и смерти не хочу.
А смерть настанет, на меня наступит,
Ногой огромной на меня наступит,
На маму, на кота, на черта в ступе.
Но в старом саде яблони цветут,
Как небо на закате, бледно-розовым.
И скоро лето будет тут
С вареньем абрикосовым.
Игорь Караулов
